«Гольфстрим впадает в Волгу»

Инженер-электронщик Табрис Шарафиев стал метеорологом, испытателем ракет, специалистом в теплоэнергетике, полярником, туристом, альпинистом, горнолыжником, писателем…

Все друзья зовут его Тофом — еще с тех давних пор, когда он был начинающим участником воскресного турпохода. Сейчас ему прилично «за 60», но он по-прежнему Тоф, потому что, как и прежде, с этим «своим парнем» уж точно можно пойти в разведку. Тоф рассказывает и рассказывает о поколении неисправимых романтиков. То есть о его поколении.

Гольфстрим впадает в Волгу

Табрис Карамалов Книга посвящена истории всемирно известного фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина.
Книга посвящена истории всемирно известного фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина. Первый фестиваль состоялся в 1968 году. С 1980 по 1986 год был запрещен решением обкома коммунистической партии. В 1987 году состоялся 13 по счету фестиваль, и началась новая серия. Организацией фестивалей всегда занимались туристы авиационного и политехнического института города Куйбышева (Самары), областной клуб туристов «Жигули», городской комитет комсомола, а в последние годы общественная организация «Клуб авторской песни имени Валерия Грушина». В 2007 году, определенными структурами, была предпринята попытка превратить фестиваль в свое карманное мероприятие, против чего выступили прежние организаторы. Но сторонников «новой политики» оказалось достаточно много, и фестиваль стал проводиться на двух площадках в одно и то же время, с одним и тем же названием и по одному и тому же сценарию. Начались тяжбы, суды за «бренд и товарные знаки» между старой командой и неожиданно появившимся «наследником фамилии Грушиных», племянником Валерия Грушина Михаилом, который зарегистрировал символы Грушинского фестиваля и объявил их своей собственностью. Суды оставили право проведения фестивалей клубу имени Валерия Грушина.

Вся эта борьба длилась семь лет, и нанесла огромный вред фестивалю. В этом году появилось сообщение, что «оператором проведения слета бардов выступит специально создаваемое некоммерческое партнерство. Его учредителями выступят Министерство культуры России, Министерство иностранных дел, правительство Самарской области, Самарская губернская дума, областной клуб авторской песни имени Валерия Грушина, научно-производственная фирма «МЕТА» и представители других заинтересованных сторон».

Не утонет ли авторская песня в организационных передрягах у «семи нянек» покажет время. Хочется верить в лучшее и поразительную способность этого уникального праздника песни выживать и выкарабкиваться из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций.

Вниманию читателей предлагается несколько отрывков из книги. Автор: Табрис Карамалов.

БАРДЫ

Прошло около тридцати лет с тех пор, как я однажды прочитал весьма странное для того времени объявление:

«Выступают барды и менестрели (певцы-поэты).

Билеты продаются в кассе филармонии».

В ту пору я был молодым студентом и начинающим туристом, и, конечно же, никак не мог пропустить такое замечательное событие. В нашей группе учились две девушки, Галя и Наташа, которые жили в районе Куйбышева под названием « 116 километр», и очень тесно были связаны со студентами авиаторами. Они с ними дружили, а потом Галя вышла замуж за одного из авиаторов — Мишу Макеева. Я помню Мишу хорошо, потому что каждый раз при встрече он пел одну и ту же песню, по просьбе своих друзей: «Дурак, дурачок, где твоя царевна?» Девочки с ними ходили на Молодецкий Курган, знали Валерия Грушина и Анатолия Головина. И вот эти милые девушки, Галя и Наташенька, которые первый раз меня привели на апрельский вечер политехников, стали приобщать меня к высокой культуре, как безнадёжно отставшего в развитии деревенского Маугли. Мы ходили на концерты великих скрипачей, мы были на концерте Давида Ойстраха; мы смотрели, как танцует Шубарин, ходили на разные спектакли в драматический театр. И вот, настала очередь бардов и менестрелей. Впрочем, на концерт мы ходили всей группой, потому что среди нас уже были знатоки этого нарождающегося жанра. Некоторые играли на семиструнной гитаре, пели песни Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого.

На туристском песенном небосклоне того времени появились поющие поэты: строгий до беспощадности Михаил Анчаров, язвительный Александр Галич, неподражаемый Булат Шалвович Окуджава, весёлый лирик и всеобщий любимец Юрий Визбор, академически озорной и бесподобно энергичный Александр Городницкий. Ещё Александр Дулов, Виктор Семёнович Берковский, Юрий Кукин, Валентин Иванович Вихорев.… И совсем ещё молодые, но очень яркие — Евгений Клячкин, Александр Суханов, Валерий Боков, легендарный и загадочный Арик Крупп…

И как отдельная планета, совсем из другой песенной галактики, но удивительно земной и бесконечно популярный, Владимир Семёнович Высоцкий. После кинофильма «Вертикаль» он стал нашим кумиром.

Власти их не признавали, допускали до публичной сцены с огромной осторожностью и страхом, потому что в этих песнях звучал опьяняющий дух свободы, бесшабашная романтика и презрение ко всякой несправедливости, абсолютно недопустимый по разумению правящей элиты.

И надо заметить, без всякой ложной скромности, моё поколение представляло собой удивительно благодатную почву для песен и стихов этих самодеятельных авторов. Потому что мы тоже называли себя самодеятельными туристами и избрали их своими богами.

В те коммунистические времена мы верили в самое светлое будущее.

Слово «бард», по звучанию чем-то напоминающее отходы производства спирта «барда» (простите меня, дорогие товарищи, которые себя позиционируют «бардами»), нам было не совсем понятным. Зато звонко звучащее слово «менестрель», казалось более правильным. Это слово встречается в русской литературе, например в произведениях А. А. Блока. Но слово «менестрель» не включили в свои словари ни Даль, ни Ожегов, видимо это слово простонародное, а вот «бард», у древних кельтов означает певец-поэт, а у всех остальных – поэт и музыкант, исполнитель собственных песен («Словарь русского языка» С.И. Ожегова). В толковом словаре Владимира Даля «бардъ» – это «поэт и певец, лирический певец вообще». Так что, спорить не приходится, слово в самую точку. Кстати сказать, есть ещё у французов такое слово: «шансонье», которое означает «эстрадный певец, исполняющий свои песни». Но здесь погоду портит слово «шансонетка», которое означает песенку игривого содержания. (А «менестрель», оказывается, вообще-то английское слово).

Для загадочной русской души слово «бард» пришлось больше всего по душе, тем более древние кельты, которые первыми придумали это слово, куда-то канули в века, и не предъявляют свои авторские права, что сейчас становится чрезвычайно модным. В языках тюркской группы есть ещё слово «акын» — народный певец-поэт, но у них другое предназначение. В этих странах долго не пользовались письменностью, и акыны являлись хранителями народных песен, и, обладая фантастической памятью, передавали эти песни из поколения в поколение.

В нашем понимании, слово «бард» больше всего ассоциируется с поэтами, которые пишут или подбирают музыку на свои стихи, потом эти песни исполняют сами. Есть определённые критерии: песни должны иметь глубокий смысл, нести правду, протест против несправедливости. Но не только это – в них должна быть и лирика, красивая музыка, полёт мысли. Одним словом, они должны быть простыми и понятными всем и сильно отличаться от дешёвых эстрадных песен.

Однако не будем уподобляться учёным мужам, и пытаться разобраться в многочисленных терминах и определениях, а лучше вернёмся к тому известному концерту в филармонии, где выступали первые барды. (Хочу особо отметить, всё сказанное выше – это только моё личное мнение, и оно может быть очень спорным).

Кажется мне, это были совсем ещё молодые ленинградские поэты Валентин Вихорев, Александр Генкин и Юрий Кукин. Они пели про туманы и дальние страны, про Париж, «Надоело натуральное хозяйство», «Мелочь в кармане», «Идёт рюкзак от хутора до хутора», и много чего другого, что нам сразу же пришлось по душе. Причём мы запомнили наизусть буквально все песни, а мне особенно памятна песня Валентина Ивановича Вихорева «Мокрый клён за окном». Потом в нашу Самару (тогда ещё город Куйбышев) один за другим стали приезжать Евгений Клячкин, Борис Полоскин, Альфред Тальковский, и однажды приехал даже Владимир Высоцкий. Владимира Семёновича пригласили в политехнический институт, и он выступал с концертом в конференц-зале, где обычно проходили наши туристские вечера. Помню, я пришёл поздно, когда зал уже был набит битком. Мы встали на скамейку, чтобы лучше видеть сцену, а скамейка не выдержала и развалилась с таким треском и грохотом, что в зале раздался взрыв хохота. Высоцкий сделал вынужденную паузу и вопросительно посмотрел на зрителей. Кажется, он понял, в чём дело, и запел:

Парус!

Порвали парус!

Каюсь, каюсь, каюсь!

Это было прекрасное время! Мы были совсем юные, носили брезентовые штаны, грубые ботинки с рифлёной подошвой, клетчатые рубашки и штормовки. В те времена было очень модным выражение «физики и лирики». Я учился на инженера электронщика, стало быть, мог причислять себя к «физикам». Но мы считали себя «лириками», потому что походы, песни у костра нам нравились больше, чем учёба в институте. Мы жили в общежитиях и презирали городской уют. Все выходные и праздники мы проводили в лесу, жили в палатках, разжигали костры и пели песни Визбора, Городницкого, Окуджавы, Юлия Кима, Юрия Кукина, Евгения Клячкина. Имена с каждым годом прибавлялись и прибавлялись: Ада Якушева, Новелла Матвеева, Александр Дулов, Виктор Берковский, Сергей Стёркин, Борис Савельевич Вахнюк … К этим именам стали добавляться лауреаты Грушинского фестиваля: Александр Дольский, Александр Суханов, Валерий Боков.

Иногда в нашем городе проводились студенческие вечера гитарной песни, где вне всякой конкуренции выступало трио «Поющие Бобры», пели свои песни Станислав Маркевич — «альпинист, поэт и художник», Саша Баркарь, будущий геолог; оригинальный Володя Минаев, Пончик, как его прозвали за толстые губы. Пончик с такой яростью играл на гитаре, как будто хотел разорвать в клочья и гриф и струны:

На небе звезды как петарды,

Как маяки ребячьих снов,

И снятся мальчикам кор-р-р-сар-р-ры,

С непотопляемых судо-о-о-о-в!!!

Началось неудержимое песенное движение, и Самара стала превращаться в столицу авторской песни. К нам стали заглядывать даже немного горделивые москвичи: Сергей и Татьяна Никитины, Виктор Семёнович Берковский, Александр Дулов, Дмитрий Сухарев, Юрий Визбор.

Юрий Иосифович Визбор сильно отличался от своих сотоварищей тем, что пел свои песни, смеясь и похохатывая, подтрунивая над собой и своим лирическим героем. Он был не только талантливый автор и исполнитель своих песен – он был великий рассказчик. Перед каждой песней, он рассказывал весёлую историю, называя себя то «шаромыжником», то «укушенным», рассказывал историю рождения своего очередного шедевра. Его обаятельная улыбка, его шутки про себя и ближайших друзей, так нам нравились, что он стал всеобщим любимцем. Он умел покорять публику, этот приветливый колосс. Его приглашали на все фестивали, он приезжал и с концертами, охотно принимал приглашения на дни рождения наших туристов.

Иногда, правда, он нас удивлял своими странными выходками. Например, на дне рождения у Антонины Фофановой, взял и спел песню с нецензурными словечками. Все притихли, просто не ожидали от него этого. А он просто и весело сказал:

— Чувствую, эта песня здесь не пошла.

Иногда мы замечали, что он поёт песни наших местных сочинителей. Причём, меняя слова и не объявляя автора песни. Например, песня Александра Краснопольского, посвящённая Семёну Кирсанову, в исполнении Юрия Иосифовича стала звучать совсем иначе.

«Вот одна песня, написанная для внутреннего употребления, написанная ко дню рождения моего замечательного друга Вениамина Смехова, известного по кличке Атос».

Здесь в Самаре, выступая с концертом, он, правда, признался:

— Этой песней я обязан Саше Краснопольскому, вашему местному автору.

А знаменитая песня Юрия Панюшкина «Полярная сова»? Юрий Иосифович включил её в свой сборник, а потом извинялся перед автором:

— Юра, прости, не спросил у тебя разрешения раньше. Можно я буду твоим соавтором?

Такие вот дела. Не поднимается язык обвинять моего самого любимого автора в плагиате. Я думаю, здесь ларчик открывается просто: как неисправимый бабник не может спокойно пройти мимо любой красивой женщины, будь она хоть женой министра обороны, так истинный ценитель замечательных песен, не может согласиться с тем, что вот эту песню, которую он уже вынашивал, которая вот-вот должна была сорваться с языка, взял и написал какой-то малоизвестный там Александр Краснопольский или Юрий Панюшкин.

Есть еще одно очень простое объяснение: вряд ли основоположники современной авторской песни думали тогда, что когда-нибудь студенческая песня выйдет на такую широкую аудиторию и будет звучать в огромных залах. Что нравилось, то и пели, частенько даже не зная настоящих авторов, и не придавая значения таким понятиям, как «авторское право».

Появление катушечных магнитофонов неудержимо разливало это море песен на всю державу. Из всех окон студенческих общежитий раздавались песни Высоцкого.

Так вот, мы просто купались в этом море. Мы ходили на концерты, мы пели эти песни в лесу у костра, мы пели их в электричках, в поездах, на разных вечеринках и праздниках.

Власти что-то почувствовали, забеспокоились. После того знаменитого концерта менестрелей, в местной газете появилась разгромная статья под названием «Не певцы и не поэты», где говорилось, что артисты не уважают публику, вышли на сцену в помятых штанах и без галстука, что это вообще никакие не певцы, а дилетанты. Статью написал профессор Финк, который читал нам этику или эстетику, точно не помню, потому что это был факультатив. Возможно, статья была написана по заказу. Потом запретили концерт Высоцкого под предлогом, что прошлый раз фанаты организовали массовые беспорядки и выдавили стекла во Дворце спорта.

Но Джин уже вышел из бутылки, и загнать его туда обратно не было никакой возможности.

После трагической гибели Валерия Грушина, когда его искали всю осень и не нашли, два туристских клуба – авиаторов и политехников – особенно сблизились, потому что у политехников были свои горькие потери, а Валеру знали и любили многие. В то время самодеятельный туризм был развит настолько сильно, что нашу туристскую секцию относили к спортивной кафедре. Постоянно проводились соревнования по спортивному ориентированию, по ТВТ – технике водного туризма; в городском клубе были школы инструкторов. Почти каждый выходной проводился очередной туристский слёт.

И вот, родилась идея провести слёт туристской песни и посвятить его памяти Валерия Грушина. Он проходил в Каменной Чаше, в глубине Жигулей, куда можно было добраться только пешком через перевал, или по оврагу. Поэтому здесь были в основном туристы, почти все они друг друга знали, потому что поклонялись одним и тем же богам.

Я был тогда совсем ещё необстрелянным туристом, и когда старики поручили нам поддерживать огонь перед гротом, на фоне которого должны были петь выступающие, гордости нашей не было предела. Каким-то шестым чувством мы понимали, что находимся в начале песенной лавины, которая уже никогда не остановится.

Когда начался концерт, разразился сильный шторм, и мне показалось, что мы находимся на палубе гигантского корабля, а вокруг море огней. Микрофонов и усилителей тогда и в помине не было, но включили магнитофон с записями Валеры Грушина. На сцену один за другим выходили наши любимые гитаристы: «Поющие Бобры», Слава Маркевич, Саша Баркарь. Зрители сидели внизу и слушали затаив дыхание, потому что всё, что здесь происходило, было необыкновенно интересно и ни на что другое не походило.

Во всём этом была какая-то торжественная величавость. Не прекращаясь, лил дождь, ветер гнул деревья и раздувал костры, а неугомонный Борис Кейльман, ссылаясь на какое-то загадочное жюри, объявлял все новых и новых гитаристов. Они появлялись перед гротом, как герои сказочных кинофильмов — освещённые огнями костров и вспышками молний, пели свои песни, и так же загадочно исчезали в темноте ночи.

Утром состоялось торжественное награждение победителей песенного конкурса, и тот же Борис Кейльман раздавал грамоты, подписанные руководством городского клуба Жигули. Так родился Грушинский фестиваль, его строгое жюри и главный режиссёр. Тогда мало кто это понимал. Только через сорок лет начнутся споры, кто был первым организатором.

Партия и комсомол, понимая, что остановить процесс уже невозможно, быстро пристроились у штурвала, возглавили организационный комитет, и следующие фестивали стали называться «патриотическими». Собственно, никто и не думал возражать против этого, а напротив, это повышало статус простого туристского слёта до уровня государственного мероприятия, а участие партии и комсомола являлось самой надёжной гарантией того, что фестивали будут проводиться постоянно.

Следующие фестивали стали проводить летом на Мастрюковских озёрах, в начале июля. Появился плот в форме гитары, где выступали барды, и всегда лил дождь с невероятным упорством, несколько дней кряду, и с этим все примирились. Это был знак сверху: когда вспоминают хорошего человека, всегда идёт дождь – таков закон.

С возрастанием порядкового номера Грушинского фестиваля количество участников стало расти не просто в арифметической, а в какой-то кубическо-геометрической прогрессии и перевалило за сто тысяч. Такое количество единоверцев не может обходиться без богов, и боги спустились на землю, внимая страстным молитвам Бориса Кейльмана. Они появлялись не спеша, после долгих приглашений, как и подобает богам.

Раньше всех, уже на третьем фестивале, явились перед народом Борис Полоскин и Александр Моисеевич Городницкий, который и возглавил жюри. Потом показались Борис Вахнюк, Сергей и Татьяна Никитины, на шестом фестивале – Юрий Визбор, Александр Дулов, Евгений Клячкин; попозже Виктор Берковский, Дмитрий Сухарев, Александр Суханов, Вадим Егоров, Валерий Боков, и где-то на пятнадцатом только Ада Якушева. Это были живые классики жанра. Среди этого созвездия не хватало только Булата Шалвовича Окуджавы, Юлия Кима и легендарного Владимира Высоцкого. Юлий Ким всё же приехал, но очень поздно. Булат Шалвович, когда выступал с концертом в городе Тольятти. На вопрос:

— Собираетесь ли Вы когда-нибудь поехать на Грушинский фестиваль? – он ответил так:

— Когда-нибудь приеду, если совсем не развалюсь.

Высоцкого приглашали не один раз, но он всегда был очень сильно занят. Человек космического масштаба, нелюбимый властями, он понимал, что его появление на фестивале может вызвать самые неожиданные последствия, и очень вежливо отказывал.

С каждым годом появлялись новые имена. Очень громко заявили о себе Станислав Маркевич, Александр Дольский, Вероника Долина, Владимир Ланцберг, Александр Краснопольский, Владимир Минаев, Геннадий Васильев, Юрий Панюшкин. Со временем знаменитых авторов и исполнителей стало гораздо больше, чем общее количество участников первого Грушинского фестиваля: появились на свет Леонид Сергеев, Олег Митяев, Анатолий Киреев, Владимир Туриянский, Галина Хомчик, Сергей Боханцев, братья Мищуки и «братья» Иваси (Иващенко и Васильев), и кто только не появился.

Боги спустились с песенного Олимпа на фестивальную Поляну, перемешались с туристами-политехниками, и нарожали столько менестрелей, что возникла целая проблема: куда девать и как прокормить всю эту орущую братию.

Вначале барды запросто разгуливали среди простого люда, пели у случайных костров, спали в брезентовых палатках, (или вообще не спали), и питались нехитрой едой. Потом чья-то умная голова придумала Гостиный Двор (кажется, это был Виталий Шабанов, всеми признанный командир добровольной народной дружины Грушинского фестиваля). Это было что-то похожее на зоопарк для белых людей, и бардов начали кормить, поить, всячески ублажать и носить на руках. Они очень быстро к этому привыкли и порой даже стали «качать права и катить бочку» на измотанных в конец организаторов, забывая, что вылупились и состоялись во многом благодаря этой огромной карусели, которая без устали крутится уже который год, только благодаря неимоверным усилиям нескольких самоотверженных женщин во главе с Великим Кормчим.

Неожиданно у многих новоявленных бардов обнаружилась деловая хватка: появились платные концерты, записи, пластинки, книги, сборники стихов. Гонорары и проценты превратились в хлеб насущный – они побросали свои прежние занятия и устремились в белокаменную столицу развлекать богатую публику.

Несомненно, мастерство их несоизмеримо выросло, потому что они стали трудиться, не покладая рук, и стали профессиональными артистами. Завоевав огромную популярность, они стали выезжать на гастроли за границу и добрались аж до берегов южной Африки.

Содержание песен сильно изменилось в сторону бытовой лирики. Если раньше с упоением пели «Бригантину», «Гренаду», «Глобус», или «На плато Расвумчорр не приходит весна», «Вот это для мужчин – рюкзак и ледоруб», то теперь «С добрым утром любимая», «Моя деревянная голова», «Свадьба одна за другой», «Тюбик», и радостный возглас: «Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались!» (Ур-ра-а!).

Все мы дети своего времени. За тридцать лет произошли невиданные перемены. Эпоха раннего романтизма авторской песни уходит вместе с теми зубрами, которые её создавали.

Иногда мне кажется, что нынешним бардам не хватает той душевной простоты, бескорыстия, неуклюжести и мешковатости, чем отличалось милое сердцу старое поколение.

* Просто не могу промолчать про нашего самого первого Куйбышевского автора мужественных и лирических песен Станислава Маркевича, песни которого мы с упоением пели еще до появления на свет Грушинского фестиваля. Тогда мы понятия не имели о каких-то там бардах, хотя авторов песен мы знали. Слово бард появилось намного позже.

Недавно в музее имени Валерия Грушина состоялся вечер, посвященный творчеству этого талантливого поэта и художника. Я узнал потрясающие вещи: народную песню «Моя дорогая, картошка в мундире», оказывается, написал Маркевич. А его песню «Излишний вес», исполнял Юрий Иосифович Визбор! Причем, из предисловия Визбора: «Разговор двух дам, подслушанный правдивым автором, в аэропорту города Челябинска, где в каждую минуту, приземлялись и улетали самолёты по случаю непогоды», можно было понять только то, что это песня Юрия Иосифовича самого. Но, мой любимый «Рыжий Шванке, старый лис Визбор», по своей милой привычке, опять немного слукавил: песню то написал, оказывается, Слава Маркевич, и подарил великому барду. Так-то вот! (Во всяком случае, так я понял. Если неправ, пожалуйста, прости, дорогой Юрий Иосифович!). Наш самый любимый автор Юрий Визбор пел песни Александра Краснопольского, Юрия Панюшкина, и Станислава Маркевича – любил Юрий Иосифович наших Куйбышевских авторов!

Саша Баркарь, по кличке Барклай, обладал удивительно красивым голосом. Я на всю жизнь запомнил один рассвет на Волге, когда ранним утром мы слушали пение Саши, сидя в яле. Работал он геологом. К сожалению, он от нас ушел навсегда…

** Ещё одну, очень больную тему, (как не хотелось бы её трогать!), я намеренно не включил в основной текст. После тех страшных событий, когда новые хозяева, вместе с поляной хотели отобрать у клуба имени Валерия Грушина все права на проведение очередного фестиваля, когда объявили, что есть «правильный», и есть «неправильный» Грушинский фестивали, перед бардами поставили очень сложную задачу. Они должны были встать на чью-то сторону, потому что их приглашали и те, и другие. Я никого не могу в чём-то упрекнуть, потому что «каждый выбирает по себе», и никто не вправе осуждать его за это.

Меня поймут правильно, те кто смотрел фильм «Рыцарский роман» и слышал песню Виктора Семеновича Берковского на стихи Юрия Левитанского,

Каждый выбирает для себя

Женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку —

Каждый выбирает для себя.

ГОРА

Гора на Грушинском – особая гора: она живая. Многоликая и многорукая, в ней светятся тысячи фонариков и свечек, и тысячи сердец бьются в унисон. Она внимательнейшим образом следит за выступлениями своих лучших представителей на Большой Гитаре.

На самом первом фестивале всё было наоборот: сцена была устроена на крутом склоне перед гротом, а все зрители сидели внизу. Большой Гитары тогда ещё не было, как не было ни электричества, ни микрофонов с усилителями – была одна святая простота. Все поющие бобры и менестрели орали свои песни из пасти огромной Каменной Чаши, по краям которой пылали гигантские костры.

Девяносто девять процентов участников, так или иначе, знали друг друга. Многие знали Валерия Грушина, как авиатора, туриста, собирателя и исполнителя походных песен, и дух его витал над каждым костром и над каждой палаткой. Он был всеобщим любимцем, особенно среди старичков, кто его хорошо знал. Ни один человек не смог бы сказать о нём что-то нехорошее.

Это бывает очень редко, почти никогда. Потому что любой человек состоит из плюсов и минусов, и всё дело в том, чего больше. Просто по самым простым законам физики, вещество, состоящее из одних только положительных частиц, не может сохранить равновесие. Потом, все люди очень разные, и всем не угодишь, каким бы ты не был хорошим. Просто некоторых очень уважают и робеют перед ними, кем-то восхищаются и даже гордятся, а чтобы любили все подряд – это большая редкость.

А он и не старался угодить кому-нибудь, просто всегда был таким, какой есть. Очень мало людей, которые смогли сохранить эту милую привилегию детей – быть всегда самим собой. Я его близко не знал, видел только издалека, но по всем фотографиям видно – в нём есть нечто такое, что невольно останавливает взгляд и вызывает неясную тревогу. Есть редкая порода людей, поступкам которых присуща безоглядность, простота и естественность, и эта непостижимая простота и естественность остается у них до глубокой старости. Они отличаются от нас, от обычных людей. У простых людей есть инстинкт самосохранения, и не каждый полезет в огонь, понимая, что он там может просто сгореть. Есть такое понятие – самоотверженность, то есть «отвергать себя ради других», поэтому, чтобы безоглядно бросаться в огонь, человек должен быть именно самоотверженным. Возможно ли привить это качество воспитанием, или это даётся свыше, я не знаю.

Почти загадочная гибель Валерия Грушина оставила призрачную надежду – тело его не нашли, и похороны не состоялись. Зато за время поисков нашли погибших туристов из другой команды, а Валера достойно отстоял перед стихией жизнь двоих детей, и в нашем сознании навеки слился с природой, которую любил безгранично.

Иногда мне кажется, что каждый раз, когда собирается Гора перед Большой Гитарой, его пылающее сердце, как сердце легендарного Данко, возвращается сюда и зажигает это огромное море человеческой любви и доброжелательности.

Как любое существо космического масштаба, Гора рождалась медленно, пережила детство и юность, и, наверное, теперь будет жить вечно. Гора она и есть Гора, но мне кажется, первый раз громко об этом сказал мудрейший из наимудрейших Борис Савельевич Вахнюк.

На одном из первых фестивалей во время большого концерта неожиданно погас свет, но песня не оборвалась, потому что Гора тут же вспыхнула тысячами фонариков и свечек. Великий мастер экспромта Борис Савельевич родил тогда очередную крылатую фразу:

«С таким освещением можно петь до утра, большое спасибо товарищ Гора!».

Прекраснейшая Галина Хомчик в своем замечательном фильме про Грушинский фестиваль произносит такие слова:

«На Грушинский часто попадают люди, далёкие от его духа, и вот поэтому нужно Гору воспитывать….(!?)».

Можно ли воспитывать Солнце, чтобы оно светило ярче? Или Волгу, чтобы она текла быстрее?

Гора это настолько единодушный организм, что тысячи сердец бьются как одно большое сердце, излучая вокруг себя удивительные волны человеческого тепла. И кто хоть однажды попадал в этот круг, возвращается сюда снова и снова, чтобы почувствовать себя частицей этого могучего организма.

У фестиваля есть строгое авторитетное жюри, но главный приговор выносит Гора. Она не терпит ни малейшего проявления фальши или фарисейства, умничанья и бездарности. На Большую Гитару выходят победители конкурсного концерта, и только наилучшие попадают туда снова. Гора их знает, помнит, и всегда ждёт с нетерпением. Правда, эмоции иногда переливаются через край.

На одном из фестивалей, когда выступали всеобщие любимчики молодых девушек Митяев и Тарасов, можно было наблюдать потрясающую картину: группа юных девиц пыталась пробиться к своим кумирам, и, когда им это не удалось, они отошли в сторону, сняли лифчики и стали размахивать ими как знамёнами, дико визжа при этом. Должно быть, таким способом они выражали высшую степень обожания и восторга автору песни «С добрым утром, любимая». Такое здесь увидишь не часто. В основном Гора ведёт себя очень достойно и вполне прилично, хотя бурно реагирует на всё происходящее на Большой Гитаре.

Когда появились фильмы, снятые профессиональными операторами, меня больше всего поразило то, какие прекрасные лица у зрителей. От них исходит какое-то нежное небесное свечение, они полны музыки и гармонии. А ведь это натуральные съёмки, никто их специально не готовил, не пудрил специальной кисточкой. Просто они – часть Горы.

И если у Человечества где-нибудь есть лучшая часть, то в эти минуты она, несомненно, находится здесь, на этой замечательной Горе Грушинского фестиваля.

*Лепешка – название горы рядом с Молодецким Курганом.

**Кругосветка – водный маршрут вокруг Самарской Луки по Волге. Ежегодно проводится как продолжение Грушинского фестиваля.

http://www.proza.ru/avtor/sharafiev

Табрис Шарафиев написал три замечательные книги (под псевдонимом Табрис Карамалов). Это «Новая Земля» о дальних северных пределах страны, «Матросы стеклянного каравана» об экспедиции Севморпровода 1978 года, в которой он участвовал, и «Гольфстрим впадает в Волгу» о легендарном Грушинском фестивале. Первая рукопись доступна в Интернете, две другие изданы.

Книга «Гольфстрим впадает в Волгу» вышла совсем недавно, она получила множество хороших отзывов. Это яркие зарисовки о первых Грушинских фестивалях, написанные с молодым задором и юмором.